(фрагменты новой книги)
Сегодня, когда ещё находятся люди, всерьёз считающие Украину «страной демократии», когда тысячи её граждан преследуются за измену государству по ненавистной мне 111-й статье, когда в Киеве, Черкассах, Львове сидят в тюрьме или под домашним арестом близкие мне люди – Дмитрий Скворцов, Митрополит Черкасский Феодосий, братья Кононовичи, Инна Иваночко – я решил написать о том, что довелось пережить.
Ян Таксюр
Я ЗНАКОМЛЮСЬ СО СЛЕДОВАТЕЛЕМ
Тюрьма СБУ. Второй день ареста. Пятница. Вечер. Камера открывается. Тусклую лампочку зажигают. Входят двое. Один представляется следователем. Второй адвокатом. Внешность адвоката странная. Он в пятнистой военной форме. На руке жёлтая повязка территориальной обороны.
Позднее я узнал, что такие «адвокаты» не редкость. Мой сокамерник Толик, сельский житель шестидесяти лет, едва отойдя от побоев, был впервые привезен в суд. Неожиданно к нему подсел какой-то пан в камуфляже и говорит:
– Я твой адвокат.
А бедный Толик испугался и со слезой в голосе ему говорит:
– Какой ты адвокат? Ты же меня бил!
Видимо, людей не хватает украинскому правосудию. Приходится совмещать профессии.
Однако вернусь к своему следователю. Он называет себя Максим. Начинает с того, что глубоко сокрушается:
– Как же так? Такой человек!
Я понимаю, что Максим знает, кто я. Может, даже читал. На самом дне души шевелится что-то, напоминающее надежду.
– Что меня ждёт? – спрашиваю я.
Следователь, засуетившись, прячет глаза:
– Ну, с учётом вашего возраста…Дадут условный срок.
Он обманывал и понимал это.
В одном был правдив – говорил по-русски. Положенный государственный язык он забыл включить. От волнительной встречи заговорил на родном.
Со временем я узнал, что Максим был тогда старшим лейтенантом юстиции, а, заканчивая моё дело, он уже подписывался капитаном.
Горячее желание одних граждан Украины получить новое звание и зарплату привело в подвалы и тюрьмы других граждан. Причём, вторых гораздо больше. Их тысячи.
ИЗ ТЮРЕМНОГО ДНЕВНИКА
Май 2022-го. Снова везут в суд. Перед погрузкой в автозак – ожидание в прокуренном боксе. Площадь бокса метров шесть. Ожидающих отправки человек десять. Жду, когда товарищи по несчастью начнут расспрашивать по обычной форме:
– За что сидишь, отец?
Вопрошатель быстро находится. Сегодня это сухой высокий мужчина с недобрым взглядом. Узнав, за что я сижу, он некоторое время обдумывает услышанное, а потом говорит:
– Значит, писал против Украины.
Иными словами, посадили меня правильно.
Помню, когда убили Олеся Бузину, большая армия комментаторов в социальных сетях Украины разделилась. Часть людей была возмущена и называла случившееся тем, чем оно и было на самом деле – подлым, отвратительным убийством. А другая часть впадала в некое патриотическое философствование. Его смысл был таким: есть убитые или погибшие, которых жалко, а есть те, кто жалости не заслуживает. Иными словами, их можно убивать. Поскольку они говорили неправильно. Не так, как надо. Не так, как велят.
Пока на земле нынешней Украины будут проживать подобные философы, те, кто оправдывает убийство по революционной, патриотической и прочей необходимости, до тех пор всё будет катиться в руину, во тьму кромешную и погибельную.
***
Если свести к простой и ясной мысли тот словесный лживый ручеёк, который истекает из уст моего прокурора (уже второго), то можно было бы сказать кратко: я, по мнению представителей украинского правосудия, подрывал основы украинской державы.
Удивлю вас, панове, своим признанием. Да, подрывал. Если считать мою работу попыткой удержать свой народ от дьявольских соблазнов – зоологической ненависти к Святой Руси и к её Церкви, от холопского пресмыкательства перед американо-британскими хозяевами, от принятия отвратительных извращений – то я , действительно, хотел крушения этой державы, насаждающей подобные губительные смыслы.
Но виноват ли я в том, что, обличая происки сатаны, я сразу же, автоматически, наткнулся на основы украинской державности? Нет, не виноват.
Разве что, если самая эта держава официально объявит, что сатана для неё свят и что она ему служит.
Так об этом я уже давно догадался.
КОНФЛИКТ С ХЭППИ-ЭНДОМ
В моей первой уголовной камере, в целом, приняли меня хорошо. Однако не всё так уж благостно.
Заведующий хозяйственной частью камеры Володя из Николаева (авторитет среди не элиты) высказывает недовольство на мой счёт. Да, он знает о решении «смотрящего» Жеки, разрешить мне заниматься тем, к чему я привык – писать, молиться и читать.
Но раздражение Володи не гаснет. Особенно оно вспыхивает, когда в камере появляется новая партия самогона.
Володя рычит мне вслед бессвязные ругательства. Пытаюсь с ним поговорить. Бесполезно. Ему категорически не нравится мой образ жизни.
Заместитель Жеки Паша, человек с большим шрамом через всё лицо, быстро замечает «противостояние». При мне он приказывает Володе:
– Потерял деда из виду! Ты понял?!
Володя понял, но не совсем. В ходе очередного бессмысленного нашего с ним разговора он, с матами, выкрикивает мне:
– Ну, вот, что ты делаешь?! Чем ты занимаешься?!
И тут я вспоминаю об одном из немногих своих сатирических стихотворений, которое знаю на память.
– Хорошо, слушай, – говорю я и смотрю прямо в злые налитые самогоном глаза моего недоброжелателя.
Потом, в эти самые глаза читаю стихи.
Когда заканчиваю, происходит неожиданное. Володя отшатывается, словно поражённый током. Разворачивается кругом и, стараясь не шататься, шагает к своим нарам, на которые падает как подкошенный и засыпает.
Развязка истории напоминает тюремный хеппи-энд.
Утром Володя садится радом со мной на мои нары. Смотрит очарованным взглядом и робко прикасаясь к моей руке говорит:
– Где же ты раньше был?
Окончательная точка. Меня вызывают к адвокату. Я возвращаюсь в камеру уже после того, как разносили баланду. Видимо, Володя заметил, что я иногда беру суп. Так вот, переступив порог камеры, я слышу, как мой недавний враг громко говорит мне:
– Иди перекуси.
Я сажусь за скромный стол, где ютится «чёрная кость», и Володя ставит передо мной только что сваренный под его руководством суп с мясом. Я ем, понимая, что не смогу одолеть и половины огромной миски.
Вернувшиеся с прогулки рядовые узники, увидев, как хлопочет около меня Володя, зычно и с лёгким поклоном желают мне приятного аппетита.
Не помню, чтобы за одно стихотворение я получал бы столь значительный гонорар.
